Профессор Московского Государственного университета Ф. В. Чижов был увлечён проблемами железнодорожного транспорта. Именно Ф. В. Чижову впоследствии принадлежала идея прокладки железнодорожной магистрали от Москвы до Ярославля .

Имея практический склад ума и будучи по натуре энергичным и деловым человеком, Чижов не мог ограничиться в переломное для страны время ролью теоретика протекционистского торгово-промышленного развития России. С 1857 года строительство железных дорог почти монопольно велось «Главным обществом российских железных дорог», решающая роль в котором принадлежала иностранным банкирам, а производство работ выполняли французские инженеры. «Французы просто грабили Россию, - вспоминал спустя годы Чижов, - строили скверно вследствие незнания ни климата, ни почвы… Французы смотрели на Россию просто как на дикую страну, на русских, как на краснокожих индейцев, и эксплуатировали их бессовестно…» На страницах «Вестника промышленности» и «Акционера» печатались обличительные материалы, из которых явствовало, что за то время пока строительством железных дорог занималось Главное общество, «десятки миллионов кровного достояния страны» были преступно растрачены. «Мы нуждаемся в действительных капиталах и дельных промышленниках, а не в заезжих проходимцах, действующих с заднего крыльца, добывающих себе, пользуясь случаем и невежеством, монополии и вместо внесения капиталов поглощающих наши собственные средства», - с возмущением писал Чижов в одной из передовых статей.

Но одних обличений в прессе было мало. Чижов стал инициатором устройства сообщения между Москвой и Троице-Сергиевым Посадом посредством первой русской частной «образцово-показательной паровозной железной дороги» силами исключительно русских рабочих и инженеров и на деньги русских купцов, без участия иностранного капитала. Цель предприятия - убедить сомневающихся в возможности для России самостоятельного, первоклассного, быстрого, дешёвого и честного железнодорожного строительства.

Компаньонами Чижова стали братья Шиповы, инженер и генерал-майор А. И. Дельвиг, Иван Фёдорович Мамонтов. И хотя в последствии в списке учредителей общества по строительству железной дороги Мамонтов значился лишь как мещанин Калужской губернии , Иван Фёдорович стал главным вкладчиком акционерного общества.

Для доказательства выгодности предприятия не столько своим компаньонам, сколько правительству, от которого зависело получение разрешения на строительство, Чижов задумал и осуществил следующую операцию: снарядил шесть групп молодых людей, по три человека, для круглосуточного подсчета всех прохожих и проезжающих по Троицкому шоссе в Троице-Сергиеву лавру и обратно. Статистики подсчитали, что «на Ярославском шоссе в разных экипажах, от карет и дилижансов до телег, проезжает более 150 тысяч человек и перевозится до 4 миллионов пудов клади в год. И это, не считая примерно 500 тысяч паломников в Троице-Сергиеву Лавру ».

Собрав таким образом за два месяца данные о потенциальном количестве будущих пассажиров, Чижов уже мог с цифрами в руках возражать своим критикам, видевшим в сооружении Московско-Троицкой железной дороги - «нерасчётливое предприятие».

Движение товарных поездов от Москвы до Сергиева Посада открылось с 3 октября 1862 года. Везли дрова для отопления столицы, древесный уголь для самоваров и паровых утюгов , торф , кирпич и камень.

Стоимость работ по прокладке одной железнодорожной версты в 1862 году достигала 40-90 тысяч рублей. Цена проезда от Москвы до Сергиева Посада была высокая. Так, билет первого класса стоил два рубля серебром, а третьего - 80 копеек. Несмотря на дороговизну билетов, пассажиров на вновь построенной дороге было много и затраты окупились: уже в 1865 году по Троицкой железной дороге было перевезено 456 тыс. пассажиров и 9,5 млн пудов грузов, прибыль составила 467 тыс. руб. По свидетельству современников, дорога вышла образцовой «и по устройству, и по бережливости расходов, и по строгой отчётности управления».

Московско-Ярославская железная дорога

Ныне участок от Москвы до Александрова входит в состав Московской железной дороги , а от Александрова до Ярославля - в состав Северной железной дороги .

Wikimedia Foundation . 2010 .

Большая дорога. Художник Н.Ф. Добровольский, 1877.

Когда мы задаемся вопросом, - затронула ли война 1812 года ту или иную местность, нужно обратить внимание на то, что для продвижения формирований как русских, так и французских войск важную роль играли крупные дороги.

К 1812 году дорожная система к северо-востоку от Москвы имела сложившийся, так сказать «законченный» вид. Тем не менее, хотя эта дорожная система и стала основой для прокладки в самом конце XIX – начале ХХ века современных шоссейных путей, - не всегда они во всех точках совпадали с исторически-сложившимся направлением старых дорожных магистралей.

На основе карт генерального межевания 1766-1770 годов, восстановленной В.С. Кусовым, военно-топографической карты Ф.Ф.Шуберта 1837-1840 годов и подробной карты окрестностей Москвы Военно-топографического депо 1852-1856 годов можно вполне точно восстановить «дорожную ситуацию» этой части Подмосковья 1812 года.

Условная схема расположения дорог к северо-востоку от Москвы.

Несмотря на то, что северо-западное направление не входит в рамки нашего дальнейшего исследования, следует уделить толику внимания Петербургской дороге, так как упоминания об изменениях в дислокации русских войск на ней будут встречаться в основном тексте.

Тверская (Петербургская) дорога

На северо-запад от Москвы, начинаясь от Тверской заставы и Тверской ямской слободы, шла Тверская дорога, совпадавшая на этом отрезке Петербургской дорогой.

Тверская застава. Гравюра рубежа XVIII-XIX вв.

От заставы ее путь проходил мимо Петровского путевого дворца, села Всесятское. После деревни Химки дорога миновала границу Московского и Воскресенского уездов Московской губернии. В Воскресенском уезде она миновала деревни Филино и Верескино, селение Черную Грязь, сельцо Ржавки, село Чашниково и деревни Дурюкино, Крутая, Поддубная, Есипово и Пешковскую ямскую слободу.

Дмитровская дорога ("Дмитровка")

От той же заставы на север начиналась Дмитровская дорога, проходившая через Бутырскую слободу, село Петровское (Разумовское) и Бескудниково. Миновав здесь границу Московского и Воскресенского уездов, Андреевское, Виноградово, Хлебниково, Капустино, Еремино, Шолохово, Троице-Сельцы, деревни Сухарево и Ларево. Пересекая здесь границу Воскресенского уезда дорога попадала в Дмитровский уезд Московской губернии и далее шла через Игнатово, Полуподосинки, Никульское, Свистуха и Копорки с юга дорога подходила к городу Дмитрову.

Троицкая (Старая Переяславская) дорога

Восточнее, от Троицкой (Крестовской) заставы и Переяславской Ямское слободы начиналась трасса Троицкой (Старой Переяславской) дороги, шедшей к Троице-Сергиевской лавре и далее. В пределах Москвы, она шла от Никольских ворот по Никольской улице Китай-города, далее через Никольские (Владимирские) ворота Белого города, по Сретенке поднималась до площади, на которой стояла знаменитая Сухарева башня и по Первой Мещанской улице (Пр. Мира) шла до Троицкой (Крестовской) заставы.

Троицкая (Крестовская застава). Литография М. Щуров, 1839

От заставы дорога шла на село Алексеевское, д. Ростокино, д. Малые Мытищи, затем д. Большие Мытищи. После этого, покинув Московский уезд она попадала в Богородский уезд Московской губернии и проходила деревню Тарасовку, после которой имела переправу через реку Клязьму и далее шла к переправе через Учу у села Пушкино. Далее дорога проходила деревню Новую, село Братовщина, Талицы, Рахманово, имея переправу через Ворю у д. Голыгино, Дятлово тож. Через село Воздвиженское, сельцо Степанково, д. Резанцы, и подгородное сельцо Клементьево дорога приводила путника к Сергиевскому Посаду и лавре.

[Ольшанская дорога - ответвление Троицкой дороги]. У д. Ростокино Троицкий тракт имел ответвление влево, ближе к Дмитровке, который носил, по крайней мере в 1830 году название Ольшанской дороги". Этот путь проходил через д. Ватутино, село Тайнинское, деревни Волково и Зимино на сельцо Пирогово и далее.

Стромынская дорога ("Стромынка", "Киржачская", "Юрьев-Польская").

От Преображенской заставы (ныне Преображенская площадь), через села Преображенское и далее Черкизово на р. Сосенке, мимо села Измайлово д. Колошино (Максино, Хорошево в XVIII в) и приселка Гольяново на село Щитниково, д.Лукино и Пехру (Покровское) шла Стромынская дорога.

Московская застава . Ф. Дюрфельдт, 1782.

Далее, миновав границу Московского и Богородского уездов Московской губернии, она проходила через д. Долгое Ледово, Медвежьи озера и село Анискино, после которого по правому берегу Клязьмы шла до моста у сельца Райки [возможно, дорога в 1812 году имела мост через Клязьму у соседней д. Городищи]. Не заходя в село Улиткино, дорога миновала его восточнее, и приводила в Мизиново, после которого, миновав мост через Ворю, попадала в д. Громниково (Громково) и далее через Дядькино и Черноголовку, приводило в село Коровицыно (Стромынь), после чего уходила во Владимирскую губернию.

[Хомутовская дорога , "Хомутовка" - ответвление Стромынской дороги]. В районе села Измайлово Стромынка имела левое (северное) ответвление, проходившее через село Гольяново, д. Абрамцево, село Никольское, Оболдино тож и далее пересекала границу Московского и Богородского уезда [Хавский, 1830, с.9]. Далее дорога следовала через Супонево, Красниково до переправы через Клязьму у села Хомутово (ныне в границах г.п. Щёлково). Далее дорога следовала через д. Набережную, Новоселки (Егорьевское), деревню Сабурово, Протасьево, Петрищи и д. Пареево [Нистрем, 1852].

Владимирская дорога ("Владимирка", "Рогожская", "Богородская дорога")

Вид въезда в Москву со стороны Владимирской заставы. Неизвестный автор по гравюре Ф.Кампорези Цветная акватинта. Лондон. 1813.

На востоке Москвы, от Владимирской (Рогожской) заставы и Рогожской ямской слободы через деревню Новая (Андроньевка) на село Ивановское шла Владимирская дорога.

Сценка на Рогожской заставе. Рисунок Х.В. Фабера дю Фора, 1812 г.

После Ивановского она приводила путника в сельцо Горенки, деревню Леоново, село Яковлевское, Пехра тож (у южного берега Пехорского пруда) и после – миновала границу Московского и Богородского уездов у деревни Новой. Далее через село Воскресенское, Родино дорога миновала мост через р. Купавну, и попадала в село Демидово, Купавна. Минуя деревни Шахово, Новоселки, Псарки, сельцо Дранишниково, Подвязное (Федосеево), Подвязное (Доможирово), Истомкино и Думновское дорога приходила в город Богородск (нынешний Ногинск) и далее, сворачивая у села Успенского и порохового завода при нем, миновала мост через реку Клязьма у д. Большое Буньково. Проходя далее через деревню Кузнецы, Полуожерельево и Никулино дорога пересекала границу Богородского уезда Московской губернии и через д. Плотава (Платова) и деревню Усад Киржач попадала в г. Покров Владимирской губернии.

[Троицкая дорога от Богородска до Сергиевого Посада ]. Город Богородск и Сергиев Посад соединяла еще одна дорога, называвшаяся Троицкой. До Богородска она шла из Бронниц. От Богородска она шла на д. Малое Буньково, проходила через Ямкино, и, минуя с правой стороны Черноголовку, пересекалась со Стромынской дорогой, и приводила путника в д. Макарово. Далее, пересекая мост через. р. Пруженку у села Ивановское, дорога (попадая в пределы современного Щёлковского района Московской области) дорога разветвлялась на сеть проселков, как это видно на карте Ф.Ф. Шуберта. К середине XIX века дорога приобрела на этом участке более точные очертания и проходила от Ивановского через Огуднево и с. Петровское.

К середине XIX века "оформился" и т.наз. "Черноголовский тракт ", который, минуя село Сергиевское, Алмазово, Аристов погост (с. Пречистое), пересекал Клязьму между Тимонино и д. Корпуса, проходил через село Воскресенское и деревню Новую, заканчиваясь в Ямкино.

Бронницкая (Коломенская, Касимовская) дорога

Южнее, от Покровской заставы на юго-восток от Москвы шла Бронницкая дорога, которая проходила от заставы через деревню Хохловку, село Карачарово, деревни Вязовка, Выхино, Жулебино, Подосинки, село Люберцы, деревню Панки и Лукъяновку, далее уходя в Бронницкий уезд.

[Егорьевская (Гжельская) дорога - ответвление Броницкой дороги]. От деревни Панки брала начало Егорьевская дорога, проходившая далее через д. Хлыстову, село Коростово (Красково, Богородское) и далее также уходившая в Бронницкий уезд.

Почти 200 лет наши предки мечтали обрести самостоятельность, чтобы не подчиняться другим городам Московской губернии и создать свой уезд - Сергиевский. Мечта осуществилась в 1919 году. Революции тем и хороши, что ломают закосневшие устои и открывают путь к прогрессу. Считаю, справедливости ради логичнее юбилейный Малый венок возложить не к монументу Сергия Радонежского, а к памятнику В. И. Ленина.

На Ярославском тракте важную роль играла и играет Троицкая дорога, ведущая к храму, - к знаменитой обители Сергия Радонежского. С севера от Архангельска и с юга от Москвы по этой дороге веками шли и ехали к Троице богомольцы, иностранные путешественники, служивый люд. Без малого сто километров этой дороги проходит по Сергиево-Посадскому району, и до сих пор, начиная с XVI века, она приносит путнику массу неудобства. Лет пять назад в Посад приехали старшеклассники из немецкой школы, чтобы закрепить свои познания в русском языке. Утром они еле поднялись с кровати - их, как они сказали, "растрясло". А ехали они по окружной дороге, которую мы расхваливали на все лады. На европейских трассах не то что не трясет, даже не качнет: лишь шуршат шины по асфальту. Слово "растрясло" употребил в дневнике историк М. П. Погодин еще в мае 1830 года, когда возвращался под дождем в кибитке из Троицы в Москву. И до сих пор, когда подкинет машину и задребезжат и ее, и наши внутренности, как не вспомнить вещие слова А. С. Пушкина из 7-й главы "Евгения Онегина":

Теперь у нас дороги плохи,

Мосты забытые гниют,

На станциях клопы да блохи

Заснуть минуты не дают;

Трактиров нет...

До середины XVII века Троицкую дорогу никто не описывал. Посещавшие Россию иноземцы, ученые, послы, миссионеры, купцы, наемники, польские захватчики и т. п. ехали с определенной целью и на дорожные невзгоды не отвлекались. К тому же они не замечали несовершенства наших дорог, вероятно, потому, что и их дороги в ту пору были не хуже и не лучше российских. Впервые упомянул российские дороги, включая и Троицкую, Павел Алеппский , приехавший в 1654 году с отцом, Антиохийским патриархом Макарием как его секретарь, чтобы описать поездку в незнакомую страну. Вспоминая дорогу от "татар до ляхов", он записал, что "все дороги были покрыты водой: на них образовались ручьи, реки и непролазная грязь. Поперек узкой дороги падали деревья, которые были столь велики, что никто не был в силах их разрубить или отнять прочь: когда подъезжали подводы, то колеса их поднимались на эти деревья и потом падали с такой силой, что у нас в животе разрывались внутренности. И эти мытарства в стране столь великой, что нужно потратить четыре года, чтобы проехать ее вдоль и поперек".

В Троицком монастыре их поместили в кельях, где останавливалась царица. "Откушав, мы встали ко сну, чтобы немного отдохнуть; но спать не пришлось, потому что комаров, блох и мух были миллиарды, больше чем пыли на земле. В эти три месяца, май, июнь, июль, бывает их пора в здешних странах, и они никому не дают покоя ни днем ни ночью - Бог да не благословит их плодовитостью!"

Ученый итальянец Яков Рейтенфельс в 1671 году поразился лихостью русских ямщиков, с которой они по раскисшим дорогам, с посвистом, заломив шапку, разъезжали по своей необъятной стране. Стоит только ямщику, подъезжая к какой-нибудь ямской станции, издать "при помощи зубов пронзительный свист", как сразу же, услыхав его, ямщики ближайшей деревни "тотчас приводят свежих лошадей, дабы проезжие могли, не теряя времени, продолжать путь, если пожелают".

Новая столица Российской империи затмила в XVIII веке и Москву, и Троицу. До 1839 года, до приезда в Россию маркиза де Кюстина , никто из иностранцев в Троице-Сергиев монастырь не приезжал. Кюстин приехал по приглашению Николая I, чтобы он написал панегирик ему и его монархии. Но Кюстин, не имея привычки лгать, заявил в книге "Николаевская Россия", что деспотизм, монархия - "самый аморальный из всех существующих образов правления" и что "каждый, близко познакомившийся с царской Россией, будет рад жить в какой угодно другой стране".

Кюстину был оказан роскошный прием при дворе и даровано право осмотреть главные города России.

«Дороги летом 1839 года были ужасны. На каждой станции от границы до Москвы «сельские циклопы», "благословляя колеи и рвы отеческой земли", чинили "изделье легкое Европы" маркиза де Кюстина. Наученный горьким опытом, он, собираясь в Нижний Новгород, нанял для этой небольшой поездки русский тарантас на рессорах (кстати, и он не выдержал).

«Известные своим беспристрастием москвичи уверили меня, что я найду в монастыре очень сносное место ночлега. Действительно, монастырское подворье, расположенное вне ограды лавры, оказалось довольно внушительным зданием с просторными и по внешнему виду вполне подходящими для жилья комнатами. Но, увы, внешность была обманчива. Не успел я улечься с обычными предосторожностями, как убедился, что на этот раз они меня не могут спасти, и вся ночь прошла в ожесточенной битве с тучами насекомых. Каких там только не было! (...) Эти насекомые остаются в наследство от паломников, стекающихся к Троице со всех концов Российской империи, и размножаются в невероятном количестве под сенью раки святого Сергия (...) Я вскочил с постели, бросился к окну и распахнул его. Это дало мне краткую передышку, но кошмар преследовал меня повсюду. Стулья, столы, потолок, стены, пол - все казалось живым и буквально кишело". Кюстин пишет, что у его камердинера распухло лицо и глаза превратились в щелочки. "Без слов указал он мне на свой плащ, ставший из голубого, каким он был вчера, каштановым. Плащ словно двигался на наших глазах, во всяком случае, он покрылся подвижным узором, напоминая оживший персидский ковер. От такого зрелища ужас охватил нас обоих".

19 августа 1858 года Троице-Сергиев монастырь посетил знаменитый писатель Александр Дюма - отец , ехавший из Москвы со своими спутниками и русским другом Нарышкиным в его имение Елпатьево в Переславль-Залесском уезде. Приехали они под вечер по "великолепной, усаженной деревьями" дороге в коляске, на четырех рысаках.

"На подступах к Троицкому вы проезжаете по довольно обширному посаду, возникшему вокруг монастыря; он насчитывает тысячу домов и шесть церквей, - пишет он в главе "Троицкий монастырь" в трехтомнике "Путевые впечатления в России".

Местность вокруг монастыря холмистая, что придает ей более живописный вид, чем это свойственно русским городам, обычно расположенным на равнинах; сам монастырь возвышается над всем; он окружен высокой и толстой крепостной стеной с восемью сторожевыми башнями".

В "монастырском заезжем дворе" они подкрепились привезенным с собой ужином (русскую еду Дюма ел скрепя сердце). Остались ночевать. "Комнаты грязные, а постели жесткие. Но в конце концов за чашкой превосходного чая и дружеской беседой, - подтрунивает над русским сервисом Дюма, - можно без труда дотянуть до двух часов ночи, а если встать в шесть утра, то дело сведется всего-навсего к четырем часам мучений.

Ну а в обители святого Сергия вполне можно пойти на четыре часа мучений". Осмотрев лавру, Александр Дюма поехал в Вифанский монастырь на посадском транспорте - на тарантасе.

"Вообразите себе, - начинает Дюма описание тарантаса, давая волю своей игривой иронии, - огромный паровозный котел на четырех колесах с окном в передней стенке, чтобы обозревать пейзаж, и отверстием сбоку для входа.

Подножка для тарантаса пока еще не изобретена. Мы попадали в него с помощью приставной лесенки (...) Когда пассажиры погрузились внутрь, лесенку прицепили к козлам.

Поскольку тарантас не подвешен на рессорах и не имеет скамеек, он устлан изнутри соломой, которую не в меру щепетильные пассажиры могут, если пожелают, сменить (...)

В тарантасе могут без труда поместиться от пятнадцати до двадцати путешественников.

Увидев это устрашающее сооружение, имеющее некоторое сходство с коровой Дедала или быком Фаларида, Муане и Калино (Муане - художник, Калино - студент университета, взятый в Москве как переводчик. - Ю. П.) заявили, что, поскольку расстояние, которое предстоит проехать, не превышает трех верст, они пойдут пешком (...)

Нам (это сам Дюма, актриса Женни Фалькон, подруга Нарышкина, и слуга его француз Дидье Деланж. - Ю. П.) потребовалось добрых три четверти часа, чтобы проехать три версты по отвратительной дороге, но среди прелестного ландшафта. Поэтому, когда мы прибыли, оказалось, что Муане и Калино уже двадцать минут как там".

Если от Москвы до Троицы грунтовую дорогу привели к середине XIX века в божеский вид и Дюма ее назвал "великолепной, усаженной деревьями", то на дорогу до Переславля-Залесского махнули рукой, и она предстала перед глазами писателя в прежнем, допотопном виде.

Дюма поехал к Переславлю по той, которая "считалась лучшей". В изображении Дюма дорога - это болото или трясина, на которой поперек уложены в ряд сосновые стволы, "скрепленные друг с другом". Вот по этому длинному, с версту, зыбкому настилу, "сотрясавшемуся под копытами лошадей и колесами экипажа", им и пришлось пробираться к месту назначения.

Зимой 1858 года в Россию приехал известный поэт, автор повестей и искусствоведческих работ Теофиль Готье . Это был первый писатель, сказавший о России, о ее культуре и ее жителях самые добрые и сердечные слова, и первый искусствовед, пожелавший написать трактат "Сокровища русского искусства".

В Петербурге Готье "изнывал от желания увидеть настоящую столицу, великий город Москву". Дорога была прекрасна! "Снег - это универсальная железная дорога", восхищался Готье, во все концы на шесть зимних месяцев и самая дешевая в мире. Друзья в Москве предложили Готье, пораженному своеобразием московского зодчества, съездить еще и в другие места.

"Если в Москве у вас окажется несколько свободных дней, - пишет Готье в книге "Путешествие в Россию", - когда основные достопримечательности города уже осмотрены, есть экскурсия, которую вам непременно предложат, и на нее нужно тотчас соглашаться. Это посещение Троице-Сергиева монастыря. Путешествие стоит труда, и никто не раскаивался в том, что его совершил".

И вот в три часа утра при кромешной тьме и морозе в 31 градус Готье с двумя спутниками, облаченный во столько одежек, что в них можно "одеть с ног до головы еще одного смертного", в варежках самоедов и огромной меховой шубе втиснулся в кибитку "вроде ящика", и, поскольку "русские кучера любят быструю езду и лошади разделяют эту страсть", кибитка понеслась во весь опор по Троицкому тракту (...)

На постоялом дворе, где "в низкой комнате мужики в грязных тулупах, со светлыми бородами, красными лицами, на которых светились полярно-голубые глаза, собрались вокруг медного сосуда и пили чай, другие в это время спали на скамьях у печи", путников провели отдохнуть "в высокую, обитую досками комнату, которая походила на ящик из сосновых досок". Там они съели московские запасы, напились чаю из самовара и двинулись по совершенно безлюдной дороге дальше.

"При приближении к Троице-Сергиеву монастырю, - начинает Готье свое повествование о Сергиевом Посаде, - жилища встречаются чаще, чувствуется, что мы подъезжаем к важному населенному пункту. И действительно, к монастырю из дальних мест стекаются паломники. Сюда приходят отовсюду, ибо святой Сергий, основатель этого знаменитого монастыря, является одним из наиболее чтимых святых".

Когда стемнело, Теофиль Готье, осмотрев монастырь, вернулся на постоялый двор, где его "ожидала мягкая теплынь русских домов. Обед был сносный. Сакраментальный суп с капустой, фрикадельками из рубленого мяса, как и стерлядь, составлял меню, и все это запивалось легким крымским белым вином вроде "настойки из эпилепсии", которая для развлечения может соперничать с шампанским и не является в конце концов неприятным напитком.

После обеда несколько стаканов чая и несколько затяжек русского, чрезвычайно крепкого табака, который курят в маленьких трубках, похожих на китайские, развлекли меня до того момента, когда нужно было укладываться спать.

Я признаюсь, что мой сон не потревожил ни один из тех агрессоров, чье мерзкое ползание превращает кровать путешественника в поле кровавой битвы. Итак, я попросту лишен возможности в патетических тонах сказать здесь хоть что-либо плохое в адрес здешней чистоты и храню до другого раза цитату из Генриха Гейне: "Дуэль с клопом! Фи! Его убивают, а он вас отравляет!" Впрочем, была же зима, и чтобы уничтожить все это мерзкое отродье, достаточно было при морозе в 25 - 30 градусов оставить окно спальни открытым.

Утром, с раннего часа, я возобновил свою работу туриста в Троице-Сергиевом монастыре. Я обошел все церкви, которые не видел накануне и подробное описание которых не стоит делать, так как внутри, подобно литургическим формулам, они повторяются с небольшими отклонениями. Что касается их внешнего вида, то стиль рококо самым неожиданным образом примешался здесь к византийскому стилю. Впрочем, трудно дать этим церквям их настоящий возраст: то, что кажется древним, вполне возможно, только вчера было покрашено, и следы времени исчезают под слоями без конца возобновляемой покраски".

На рубеже XVIII-XIX веков те, кто ехал или шел на богомолье в святую обитель Сергия, на дорожные неудобства внимания не обращали и путевых заметок не писали. В начале XIX века открыл историческую и духовную значимость Троицкой дороги будущий автор многотомной "Истории Государства Российского" Н. М. Карамзин , издавший в 1803 году книгу "Исторические воспоминания и замечания на пути к Троице и в сем монастыре". Облеченный высокой целью, увлеченный прошлым своей Родины, Карамзин создал образ дороги, где что ни верста, то достопримечательность.

Каждое село на Троицкой дороге, каждый разваливающийся, забытый по невежественному небрежению царский дворец, каждая постройка, каждая речка или лесок вызывали в памяти будущего историографа картины далекого прошлого. Воссоздавая былую жизнь в этих местах, Карамзин сетовал на то, что опираться ему приходится, к сожалению, не на сведения из русских летописей, а на книги иностранных путешественников - Герберштейна, Петрея, Олеария, Маржерета и других. Отечественные же летописцы и "не подозревали, что должно изображать характер времени в его обыкновениях, не думали, что сии обыкновения меняются, исчезают и делаются занимательным предметом для следующих веков".

"Возобновив в памяти своей дела нашей древности, в прекраснейшее время года я выехал из Москвы на ту дорогу, по которой столь часто цари русские езжали и ходили на богомолье, испрашивать победы или благодарить за нее всевышнего в обители, основанной святым мужем".

Первым (возьмем для примера хотя бы одно) на пути открылся дворец царя Алексея Михайловича в селе Алексеевском, старейший деревянный дом в России. "Стены разрушаются; но я осмелился войти в дом и прошел во всю длину его (...) Перед окнами растут две березы, из которых одна запустила корень свой под самый дом: может быть, царица Наталья Кирилловна посадила их! Другая стена без окон, но с дверьми в сад или в огород, который, без сомнения, украшался всего более подсолнечниками (этот вкус видим еще и ныне в провинциальных купеческих огородах); теперь густеют в нем одни рябины, малиновые и смородинные кусты, такие старые, что царевны могли еще брать с них ягоды. Тут видны развалины двух бань (...) Большая каменная церковь Алексеевская сооружена также царем Алексеем Михайловичем. Дворец подле нее. Пусть одно время разрушит его до основания, а не рука человеческая! У нас мало памятников прошедшего: тем более должны мы беречь, что есть!"

Рассказав о Мытищинских колодцах, откуда пошла вода в Москву, о селе Пушкино, где был взят под стражу И. А. Хованский, Карамзин отмечает:

"Троицкая дорога ни в какое время года не бывает пуста, и живущие на ней крестьяне всякий день угощают проезжих с большою для себя выгодою. Они все могли бы разбогатеть, если бы гибельная страсть к вину не разоряла многих".

После Воздвиженского, где казнили князей Хованских, "верст за семь от Троицы открываются среди зелени лесов златые главы церквей ее вокруг огромной колокольни, подобной величественному столпу. Я взъехал на гору Волкушу... Русские патриоты! это место должно быть вам известно", потому что здесь русские люди, не имея государя, "сражались за одну Россию" и освободили ее от "чужестранных тиранов". Более вдохновенного и детального описания монастыря, более глубокого проникновения в глубь его истории и неразрывной связи ее с общероссийской читатель не найдет ни в одном путеводителе по монастырю и Сергиеву Посаду. О "четырех эпохах славы" монастыря прочитал Карамзин на каменном обелиске у колокольни: благословение Сергия на Куликовское сражение, данное Дмитрию; мужество "троицких сидельцев" при осаде лавры ляхами; патриотические воззвания к гражданам России, приведшие к созданию Народного ополчения и Деулинскому миру (Карамзин в Деулине застал еще ту самую древнюю церковь, видел еще остатки укреплений); спасение Петра I от стрельцов и от Софьи.

Никто так хорошо не знал Троицкую дорогу, как писатель Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин , живший с родителями в имении Спас-Угол (ныне Талдомский район), от которого до Сергиева Посада было всего 70 верст и в котором ему приходилось останавливаться на ночлег.

О поездке в Москву, о ночлеге в Сергиевом Посаде писатель рассказал в последнем своем произведении, наиболее автобиографическом, "Пошехонская старина" (1887-1889) от имени героя романа Никанора Затрапезного (слово "затрапезный" означает "будничный").

“Главная остановка нам предстояла в Сергиевском Посаде, где я тоже до тех пор не бывал. Посад стоял как раз на половине дороги, и матушка (в романе ее имя Анна Павловна. - Ю. П.) всегда оставалась там дольше, нежели на других привалах. Теперь она спешила туда к вечерне.

Мы не доехали трех верст до посада, как уже разнесся удар монастырского колокола, призывавший к вечерне. Звуки доносились до нас глухо, точно треск, и не больше как через пять минут из одиночных ударов перешли в трезвон (...)

Дорога, которая вела от монастырских ворот к церкви, была пустынна. Это была широкая аллея, с обеих сторон обсаженная громадными липами, из-за стволов которых выглядывали разные монастырские постройки: академия, крохотные церкви, с лежащими в них под спудом мощами, колодцы с целебной водой и т.п. По местам встречались надгробные памятники, а на половине дороги аллея прервалась, и мы увидели большой Успенский собор. Но по мере того, как время приближалось к всенощной, аллея наполнялась нищими и калеками, которые усаживались по обеим сторонам с тарелками и чашками в руках и тоскливо голосили. Я (...) бегом устремился вперед, так что матушка, державшая в руках небольшой мешок с медными деньгами, предназначенными для раздачи милостыни, едва успела догнать меня.

Ты что, белены объелся, ускакал! - выговаривала она мне, - я и милостыню раздать не успела... Ну, да и то сказать, Христос с ними! Не напасешься на них, дармоедов (...)

По возвращении на постоялый двор (ради экономии мать в гостинице не останавливалась. - Ю. П.) матушка в ожидании чая прилегла на лавку, где были постланы подушки, снятые с сиденья коляски.

От скуки я взял свечку и подошел к стене, которая была сплошь испещрена стихами и прозою.

Проза, со своей стороны, гласила:

"Спрасите здешнию хозяйку, каков есть Митрей Михальцоф...".

Но в самый разгар моих литературных упражнений матушка вскочила как ужаленная. Я взглянул инстинктивно на стену и тоже обомлел: мне показалось, что она шевелится, как живая. Тараканы и клопы повылезли из щелей и, торопясь и перегоняя друг друга, спускались по направлению к полу. Некоторые взбирались на потолок и сыпались оттуда градом на стол, на лавки, на пол...

Ты что там подлости на стенах читаешь! - крикнула на меня матушка, - мать живьем чуть не съели, а он вон что делает!

Матушка хотела сейчас же закладывать лошадей ехать дальше, с тем чтобы путь до Москвы сделать не в две, а в три станции, но было уж так темно, что Алемпий воспротивился.

Раньше трех часов утра и думать выезжать нельзя, - сказал он, - и лошади порядком не отдохнули, да и по дороге пошаливают. Под Троицей, того гляди, чемоданы отрежут, а под Рахмановым и вовсе, пожалуй, ограбят. Там, сказывают, под мостом целая шайка поджидает проезжих. Долго ли до греха!

Матушка взглянула на заветный денежный ящик, на лукошко с персиками и сдалась».

Есть в русской литературе XX века истинно русская книга "Богомолье". Написал ее Иван Сергеевич Шмелев в 1931-1948 годах, находясь в эмиграции и негодуя на Страну Советов (в годы Великой Отечественной войны он был "участником парижских молебнов о даровании победы Гитлеру" (И.Бунин) и сотрудничал в пронемецкой газете "Русские мысли").

Никто до Шмелева так широко не развернул картину народного паломничества к Троице, куда в компании взрослых пошел пешком из Москвы по Троицкой дороге семилетний мальчик Ванюша Шмелев в 80-е годы XIX века.

Повествование в "Богомолье" ведется не протокольно, а образно и живо: с людской перебранкой, с чаепитием и дракой, с духовными песнопениями и обманом, с чудесами и сплетнями, с дремучим невежеством и небесным просветлением устремленных к божьему угоднику Сергию паломников. И настолько перевиты события в пути, настолько взаимосвязаны встречи, настолько все срослось в едином порыве богомольцев к утешению и обнадеживающим словам, что вычленить какой-нибудь эпизод, не прибегая к пояснениям, довольно-таки трудно.

Иван Сергеевич Шмелев с открытым сердцем и душой маленькими детскими шажками, на тележке, на руках взрослых прошел этот путь вместе с лапотным, болезным, святым и грешным русским народом, соединив в рассказе восторженно-пытливый "розовый" мир ребенка, наблюдательность писателя-реалиста и ностальгические воспоминания русского изгнанника о любимой родине.

По холодку, раненько отправились наши пилигримы в дальнюю дорогу. Зашли помолиться в Кремль, на выезде из Москвы в трактире у Брехунова подкрепились, почаевничали в Мытищах. Переночевали с клопами в Пушкине, попереживали в Талицах и Кащеевке, где, по рассказам, разбойники сидят-дожидаются, завернули в Хотьково - родителям Сергия поклониться, а заодно и переночевать там.

Наконец теплым ранним утром услышали путники вдалеке монастырский благовест и увидали на пригорке долгожданную Сергиеву лавру.

"А тут уж и Посад виден, и Лавра вся открывается, со всеми куполами и стенами. А на розовой колокольне и столбики стали обозначаться, и колокола в пролетах. И не купол на колокольне, а большая золотая чаша, и течет в нее будто золото от креста, и видно уже часы и стрелки. И городом уже запахло, дымком от кузниц (...)

Идем по белой дороге, домики уж пошли, в садочках, и огороды с канавами, стали извощики попадаться и подводы. Извощики особенные, не в пролетках, а троицкие, широкие, с пристяжкой (...)

Мы - в Посаде, у Преподобного. Ходим по тихим уличкам. Разыскиваем игрушечника Аксенова, где пристать. Торопиться надо - меня на гостиницу отвести, папашеньке передать с рук на руки. Горкину надо в баню сходить помыться после дороги, перед причастием, да Преподобному поклониться, к мощам приложиться, да к Черниговской, к старцу Варнаве, сбегать поисповедоваться, да всенощную захватить в соборе (...)

Улицы в мягкой травке, у крылечка "просвирки" и лопухи, по заборам высокая крапива, - как в деревне. Дощатые переходы заросли по щелям шелковкой, такой-то густой и свежей, будто никто и не ходит. Домики все веселые, как дачки, - зеленые, голубые; в окошках цветут гераньки и фуксии и стоят зеленые четверти с настоем из прошлогодних ягод; занавески везде кисейные, висят клетки с чижами и канарейками, - и все скворешники на березах. (...) И отовсюду видно розоватую колокольню-Троицу: то за садом покажется, то из-за крыши смотрит - гуляет с нами. Взглянешь - и сразу весело, будто сегодня праздник. Всегда тут праздник, словно Он здесь живет (...)

Я устал, сажусь у столбушков на краю оврага, начинаю плакать. В овраге дымят сарайчики, "блинные" там на речке, пахнет блинками с луком, жареной рыбкой, кашничками... Лежат богомольцы в лопухах, сходят в овраг по лесенкам, переобувают лапотки, сушат портянки и онучи на крапиве. Повыше, за оврагом, розовые стены Лавры, синие купола, высокая колокольня-Троица - туманится и дрожит сквозь слезы (...)

Вот широкая площадь, белое здание гостиницы. Все подкатывают со звоном троицкие извощики. А мы еще все плетемся - такая большая площадь (...) Девчонки суют нам тарелки с земляникой, кошелки грибов березовых. Старичок-гостинник, в белом подряснике и камилавке, ласково говорит, что у Преподобного плакать грех, и велит молодчику с полотенцем проводить нас "в золотые покои".

Мы идем по широкой чугунной лестнице. Прохладно, пахнет монастырем - постными щами, хлебом, угольками".

На следующий день рано утром приложились к мощам, поставили свечку дорожную, зашли в хлебную "благословиться хлебцем". (По заведенному издревле порядку, каждый богомолец получал в Троице ломоть душистого свежего хлеба.) Прошлись по игрушечным рядам. Шмелев несколько страниц истратил, перечисляя названия игрушек, всяких поделок, вспоминая десятки предлагаемых в блинном ряду кушаний и выкриков зазывал. Они напробовались всякой разной снеди в блинных рядах, полных аппетитных запахов и призывных слов торгующих, попрощались с хозяином, вышли за ворота, покрестились на Троицу...

История Ярославского района

Еще древние славяне обжили места, на которых расположился нынешний Ярославский район. Старая дорога («прабабушка» Ярославского шоссе) была частью важнейшего пути от Киева и Смоленска до Ростова Великого и Суздаля.

В XIV веке севернее Москвы был основан Троице-Сергиев монастырь. Дорога получила название Троицкого тракта. По ней потянулись паломники: купцы, князья, бояре, царственные особы, а также и простой люд.

Троицкая дорога, Ярославский тракт и, наконец, Ярославское шоссе - так менялось название магистрали, уходящей на север от столицы. Неслись годы, полные бурных событий. Многое повидала эта древняя дорога. Так, когда-то по Ярославскому тракту приехал в Москву будущий великий ученый Михайло Ломоносов, ездили по этому древнему пути Владимир Мономах и Петр Первый. В 1612 году наступали по ней на засевших в Москве польских шляхтичей воины народного ополчения К. Минина и Д. Пожарского. Возвращался по Ярославке в Москву после взятия Казани царь Иоанн Васильевич.

По указу Екатерины II , проезжавшей в конце 1770 года через Мытищи на богомолье, здесь спустя два с половиной десятка лет был построен первый в России водопровод. Вкусную воду брали из ключей мытищинских, а затем по акведуку у села Ростокино она поступала в Москву. До 1997 года над рекой Ичкой (притоком Яузы, текущей на севере района, где стояло старинное село Малые Мытищи), существовал акведук, родственный Ростокинскому, но гораздо меньше того размером.

Про путешествие по этой дороге Н.А. Карамзин писал в своей работе "Записки старого московского жителя": "Троицкая дорога ни в какое время не бывает пуста, и живущие вдоль дороги крестьяне угощают проезжих чаем с большой для себя выгодою."

Здесь располагались имения знатных русских родов - Плещеевых, Хованских, Черкасских. Район сформировался из деревень на Троицкой (Ярославской) дороге: Красная Сосна, Малые Мытищи и Мыза Раево .

В начале 20 века возникли вдоль Ярославского шоссе фабрично-заводские и дачные поселки. Жители этих поселков высоко ценили прекрасный лесной воздух Лосиного острова, удобное сообщение с центром Москвы. И сейчас местность на северо-востоке столицы, прилегающей к лесопарковой зоне, привлекает проживающее здесь население.

22 июня 1914 года, на Троицком шоссе (так тогда называлась наша Ярославка), был заложен храм во имя святых мучеников Адриана и Наталии. Его русско-византийского стиля силуэт взметнулся над окрестными дачами к 1916 году. Ладно скроенная, Адриано-Наталиинская церковь в советское время не закрывалась.

Очень большую роль в образовании деревень и поселков сыграла проходящая по нашим местам Ярославская железная дорога.

Ярославский район расположен на северо-востоке столицы. Он является составной частью Северо-Восточного административного округа. Территория района - 843,6 га, численность населения - свыше 85 тыс. человек. В районе нет "своей" станции метрополитена, оно действует в смежных с нашим районах. Основная магистраль района - Ярославское шоссе. Здесь расположен крупнейший ВУЗ страны - Московский государственный строительный университет (бывший МИСИ). На 12 его факультетах и в филиале университета обучаются 8 тысяч студентов, в его стенах работают более 1300 профессоров, докторов и кандидатов наук. Его выпускники, вооруженные самыми современными знаниями, успешно трудятся не только в России, но и во многих странах мира. Среди объектов культуры - Московский Новый драматический театр, основанный на базе актерского курса школы-студии МХАТ в 1975 г. Из уникальных сооружений на территории района в первую очередь следует назвать первую в России 4-х-уровневую транспортную развязку на пересечении Ярославского шоссе с МКАД. Район граничит с государственным национальным парком-заповедником "Лосиный остров" - излюбленным местом отдыха жителей района.

Жители Ярославского района и гости Москвы отмечают высокий уровень его благоустройства, компактность застройки, благоприятное расположение. Уже говорилось о том, что центральной осью района является Ярославское шоссе. За последние годы шоссе приобрело вид современной магистрали. Его покрытие модернизировали, по обеим сторонам трассы выросли новые дома с целой сетью разнообразный магазинов, торговых центров, кафе и других предприятий бытового обслуживания.

Т роицкая дорога

Как могучий маяк средь житейского моря,

Преподобного Сергия Лавра стоит,

И застигнутых бурей печали и горя,

К тихой пристани жизни зовет и манит.

Там, во храме, под сводами, полными мрака,

В кротком трепете света возженных лампад,

Есть с мощами нетленными дивная рака,

Мощи те исцеленья страдальцам точат.

Сносит Русь свои скорби, печали, страданья,

Свое горе, нужду к чудотворным мощам,

И молитвою мира, любви, упованья

Просит помощи всем своим верным сынам.

Преподобный угодник, моленьям внимая,

Источает целебную всем благодать.

И гремит Промыслителю слава святая,

Что изволил Он милость нам грешным подать.

Да послужит же эта святая Обитель

Средь житейского моря для нас маяком!

Да поможет Святой Преподобный Целитель

Нам бороться с недугом, бедой и грехом!

П.Лебединский

Я совсем не случайно разделил книгу на три поприща: расстояние от столицы до Троице-Сергиевой Лавры составляет примерно семьдесят верст, или три дня пешком. А по-другому к Троице и не ходили. Богомольники старались совершать паломничество к Преподобному Сергию как можно чаще, не реже, если позволяли возможности, раза в год. Как правило, оно начиналось на Соборной площади Кремля с земного поклона. Потом паломники проходили мимо Чудова и Вознесенского монастыря и, сняв шапки, выходили через Спасские ворота по Ярославскому тракту.

По распоряжению Иоанна Грозного во второй половине XVI века были выстроены путевые царские дворцы - их было пять. Первый от Москвы путевой дворец находился в селе Алексеевское, неподалеку от современной станции метро «Алексеевская». Здесь же находился храм, где хранилась чудотворная Тихвинская икона Божией Матери. Второй - на берегу реки Яузы в селе Тайминская; третий дворец - в селе Братовщина; четвертый - в селе Воздвиженское, а пятый - в Троице Сергиевом монастыре. Он только и уцелел до наших дней. Остальные, деревянные, от ветхости развалились.

На пути к Троице было немало гостевых дворов. Старинная Ярославская дорога хранит отпечатки многих тысяч ног, среди которых есть и следы Пушкина, Лермонтова. Еще мальчиком совершил свое незабываемое паломничество ставший впоследствии знаменитым православный писатель Иван Шмелев. Даже цари ходили к Троице пешком. Лишь один Патриарх имел право езживать в карете. Два раза совершал пешие паломничества царь Алексей Михайлович. Свой способ соблюсти всенародный обычай придумала Екатерина II , когда в один из приездов в Москву решила посетить знаменитый монастырь, сходить на богомолье. Окруженная свитой, императрица доходила до определенного места, где ее поджидал экипаж, на котором она возвращалась в Москву. На следующий день ее привозили в то место, до которого она дошла накануне, и Екатерина далеее шла пешком. Потом она опять скакала в Москву. На следующий день все повторялось в том же порядке. Считалось, что совершать паломничество пешком нужно потому, что сам Сергий «никогда не ездил на коне».

Русские предприниматели и здесь проявили смекалку, построив в 1862 году Троицкую частную железную дорогу: было подсчитано, что за год по Ярославской дороге проходит в Троице-Сергиеву Лавру до 500 тысяч паломников. На пробный проезд из Москвы было потрачено всего два часа со всеми остановками. Но, к великому удивлению строителей, богомольцы отказались пользоваться железной дорогой. Тогда по просьбе акционеров братия Троице-Сергиевой Лавры во главе с архимандритом заполнила вагоны одного из поездов. Собственным примером показывая, что пользование железной дорогой не является грехом даже на таком «святом пути». И все же пешее паломничество народ считал предпочтительнее… Три дня Лавра кормила богомольцев безплатно, потом или возвращайся, или коштись за свой счет… Эти сведения я почерпнул из самарской «Народной газеты» в статье М.Щербака «Паломничество в Святую Русь», №4, март 2003.

Иван Шмелев вспоминал: «В Святых воротах сумрак и холодок; а дальше - слепит от света: за колокольней солнце глядит в пролет, а виден черный огромный колокол, будто висит на солнце, от благовеста - дрожит земля. Я вижу церкви - белые, голубые, розовые на широком просторе, в звоне. И все кажется мне, звонят и светят кресты на небе, сквозные, легкие. Направо - большой собор с синими куполами, с толстыми золотыми звездами…

…Падает с неба звон. Кружится голова от гула. Дрожит земля. Я вижу разные огоньки - пунцовые, голубые, розовые, зеленые… тихие огонечки лампад. Не шелохнутся, как сонные. Под ними золотые цепи. Под серебряной цепью висят они повыше и пониже, будто на небе звездочки. Мощи Преподобного - под ними. Высокий, худой монах, в складчатой мантии, которая струится, переливается в огоньках свечей, недвижно стоит у возглавия, где светится золотая Троица. Я вижу что-то большое, золотое, похожее на плащаницу. Я целую, чувствую губами что-то сладкое, пахнущее миром. Я знаю, что здесь Преподобный Сергий, великий Угодник Божий».

«Видно всю Лавру-Троицу: светит на нас крестами. Мы крестимся на синие купола, на подымающийся из чаши крест:

Пресвятая Троица, помилуй нас!

Преподобный отче Сергие, моли Бога о нас!…

Выезжаем на белую дорогу. Навстречу - богомольцы, идут на радость. А мы отрадовались - и скучно нам…

Вот мы и помолились, привел Господь… благодати сподобились… - говорит Горкин молитвенно. - Будто теперь и скушно, без Преподобного… а он, батюшка, незримый с нами. Скушно и тебе, милый, а?…

Постукивает тележка. Мы тихо идем за ней». Иван Шмелев «Богомолье».